Все
Актёры
Режиссёры
2023-01-16
16 января отмечал день рождения актёр Василий Лановой...
2023-01-14
2023-01-14
15 января 1979 года состоялась премьера лирической истории про гражданку Никанорову и ветеринара Дежкина.
2023-01-13
К 60-летию со дня рождения знаменитой актрисы!
АктёрРежиссёр
07.10.192705.08.1987
1927-10-07
1987-08-05
АктёрРежиссёр
Актёр
29.05.195303. 01.2008
1953-05-29
2008-01-03
Актёр
29.12.194227.07.2002
1942-12-29
2002-07-27
Актёр
Актёр
21.02.192228.04.1976
1922-02-21
1976-04-28
Актёр
01.04.193009.12.2004
1930-04-01
2004-12-09
Актёр
14.11.190620.10.1973
1906-11-14
1973-10-20
Актёр
30.08.193213.04.1993
1932-08-30
1993-04-13
Актёр
Режиссёр
Актриса
Актёр
11.01.192519.11.1975
1925-01-11
1975-11-19
АктёрРежиссёр
28. 07.193411.01.1986
1934-07-28
1986-01-11
Режиссёр
Актёр
Актёр
Актёр
28.10.192229.01.1990
1922-10-28
1990-01-29
Актриса
Актёр
Актёр
08.08.195321.08.2004
1953-08-08
2004-08-21
Режиссёр
Актриса
30.05.192619.11.2021
1926-05-30
2021-11-19
Актёр
15.06.193304.09.2005
1933-06-15
2005-09-04
Актриса
Актриса
Режиссёр
15. 05.191515.03.2011
1915-05-15
2011-03-15
АктёрРежиссёр
Актёр
Актёр
11.04.189702.06.1987
1897-04-11
1987-06-02
Актёр
31.01.193720.06.2022
1937-01-31
2022-06-20
Актёр
23.11.192720.03.2019
1927-11-23
2019-03-20
Режиссёр
29.04.192407.01.1978
1924-04-29
1978-01-07
Актёр
Актриса
Актёр
31.10.193425.11.2007
1934-10-31
2007-11-25
Актёр
Актриса
Актёр
Актёр
Режиссёр
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Режиссёр
14. 01.194930.06.2019
1949-01-14
2019-06-30
Актёр
Актриса
АктёрРежиссёр
23.01.190316.12.1983
1903-01-23
1983-12-16
Актриса
Актриса
Режиссёр
АктёрРежиссёр
Актриса
Актриса
Актриса
25.07.193505.08.2008
1935-07-25
2008-08-05
АктёрРежиссёр
Актриса
21.05.191928.12.1978
1919-05-21
1978-12-28
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
12. 03.192413.01.2010
1924-03-12
2010-01-13
Актриса
АктёрРежиссёр
Актриса
Актриса
06.10.189731.01.1987
1897-10-06
1987-01-31
Актриса
Режиссёр
Актёр
09.02.191521.04.1982
1915-02-09
1982-04-21
Актёр
Актёр
27.08.193029.08.2020
1930-08-27
2020-08-29
Актёр
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
Актриса
21. 07.189831.03.1975
1898-07-21
1975-03-31
Актёр
Актриса
Актриса
Актриса
Актёр
21.09.189930.09.1999
1899-09-21
1999-09-30
Режиссёр
13.03.190602.05.1977
1906-03-13
1977-05-02
Актёр
20.07.193028.03.2018
1930-07-20
2018-03-28
Актёр
30.06.188007.09.1954
1880-06-30
1954-09-07
Актёр
Актриса
Актёр
Актёр
13. 02.189823.11.1962
1898-02-13
1962-11-23
Актриса
Актриса
Актриса
Сообщение
Не загружается тест?
Для корректной работы страницы отключите, пожалуйста, AdBlock.
Вопрос о психологии актера и театральном творчестве в одно и то же время чрезвычайно старый и совершенно новый С одной стороны, не было, кажется, ни одного сколько-нибудь значительною театрального педагога или критика, ни одного вообще человека театра, который так или иначе не ставил бы этого вопроса и который в практической деятельности, преподавании, оценках не исходил бы из того или иного понимания психологии актера. Многие из театральных деятелей создали чрезвычайно сложные системы актерской игры, где нашли конкретное выражение не только чисто художественные устремления их авторов, не только каноны стиля, но и системы практической психологии актерского творчества. Такова, например, известная система К. С. Станиславского, полного теоретического оформления которой мы, к сожалению, до сих пор еще не имеем.
Если попытаться проследить истоки театральной психологии, они уведут нас далеко назад, и мы увидим большие и трудноразрешимые проблемы этой области, которые в течение столетий в различной форме волновали умы лучших представителей театра. Тот вопрос, который ставит Д. Дидро в знаменитом «Парадоксе об актере», уже предвосхищает самые острые споры между различными современными театральными системами, а он, в свою очередь, был предвосхищен рядом театральных мыслителей, которые задолго до Дидро ставили его в несколько иной форме, но в той же плоскости и так же, как его ставит Дидро.
Есть что-то основное в этой постановке вопроса, и, когда внимательно начинаешь изучать ее историческое развитие, неизбежно убеждаешься: очевидно, она коренится в самой сущности актерского творчества, как оно раскрывается непосредственному пониманию, которое еще всецело руководится наивным изумлением перед новым психологическим феноменом.
Если, таким образом, в театральных системах проблема психологии актера при всех изменениях сохранила в качестве центрального парадокс об актерской эмоции, го уже в новое время к той же самой проблеме были проложены пути от исследований другого рода. Новые исследования начинают вовлекать актерскую профессию в общий круг исследований по психологии профессий, выдвигая на первый план психотехнический подход к актерскому ремеслу. В центре внимания обычно вопрос о том, как должны быть развиты некоторые общие качества и черты человеческой одаренности, чтобы обеспечить их носителю успех в области театрального творчества. Создаются тесты для исследования фантазии, моторики, словесной памяти, возбудимости актеров, на этом основании составляется профессиограмма актерского труда совершенно по тому же принципу, по какому составляются аналогичные психограммы всякой другой профессии, и затем по реестру установленных качеств подбираются к данной профессии люди, наиболее соответствующие этому списку.
Только в самое последнее время мы замечаем попытку преодолеть недостатки того и другого подхода к интересующей нас проблеме и поставить ее по-новому. В этом смысле и имеются в виду работы нового типа, в этом смысле мы и назвали проблему психологии актера вопросом совершенно новым и почти не исследованным.
Легче всего определить новый подход к старой проблеме путем противопоставления его двум прежним направлениям. Они имеют общий недостаток сверх того своеобразного коренного методологического порока; который характеризует каждое из них в отдельности и который до известной степени является противоположным в одной и другой системе исследования.
Общий недостаток прежних направлений — полный эмпиризм, попытка исходить из того, что есть на поверхности, констатировать факты, непосредственно схваченные, возводить их в ранг научно вскрытой закономерности. И хотя эмпирика, с которой имеют дело люди театра, есть часто область явлений, глубоко своеобразных и чрезвычайно значительных в общей сфере культурной жизни, хотя здесь оперируют такими фактами, как сценические создания великих мастеров, научное значение этих материалов не выходит за пределы собирания фактических данных и общих размышлений к постановке проблемы. Таким же радикальным эмпиризмом отличаются и психотехнические исследования актерского труда, которые в одинаковой мере не умеют подняться над непосредственно фактическими данными и охватить их общим, заранее заданным методологическим и теоретическим пониманием предмета.
Кроме того, как уже сказано, у каждого из этих направлений есть особый недостаток.
Сценические системы, идущие от актера, от театральной педагогики, от наблюдений, полученных на репетициях и во время спектакля, и являющиеся обычно огромными обобщениями режиссерского или актерского опыта, ставят во главу угла специфические, своеобразные, присущие только актеру особенности переживания, забывая о том, что эти особенности должны быть поняты на фоне общих психологических закономерностей, что актерская психология составляет только часть общей психологии и в абстрактно-научном, и в конкретно-жизненном значении этого слова. Когда же эти системы пытаются опереться на общую психологию, попытки оказываются более или менее случайной связью на манер той, которая существует между системой Станиславского и психологической системой Т. Рибо.
Психотехнические исследования, напротив, упускают из виду всю специфичность, все своеобразие актерской психологии, видя в творчестве актера лишь особое сочетание тех самых психических качеств, которые в другом сочетании встречаются в любой профессии. Забывая, что деятельность актера сама есть своеобразное творчество психофизиологических состояний, и не анализируя эти специфические состояния во всем многообразии их психологической природы, исследователи-психотехники растворяют проблему актерского творчества в общей и притом банальной тестовой психологии, оставляя без внимания актера и все своеобразие его психологии.
Новый подход к психологии актерского творчества характеризуется прежде всего попыткой преодолеть радикальный эмпиризм одной и другой теории и постигнуть психологию актера во всем качественном своеобразии се природы, но в свете более общих психологических закономерностей. Вместе с этим фактическая сторона вопроса приобретает совершенно иной характер — из абстрактной она становится конкретной.
Если прежде свидетельство того или иного актера, той или иной эпохи всегда рассматривалось с точки зрения вечной неизменной природы театра, то сейчас исследователи подходят к данному факту прежде всего как к историческому факту, который совершается и который должен быть понят раньше всего во всей сложности его исторической обусловленности. Психология актера ставится как проблема конкретной психологии, и многие непримиримые точки зрения формальной логики, абстрактные противоречия различных систем, одинаково подкрепленных фактическими данными, получают объяснение как живое и конкретное историческое противоречие различных форм актерского творчества, менявшихся от эпохи к эпохе и от театра к театру.
Например, парадокс об актере Дидро заключается в том, что актер, изображающий сильные душевные страсти и волнения на сцене и доводящий зрительный зал до высшего эмоционального потрясения, сам остается чуждым и тени этой страсти, которую он изображает и которой потрясает зрителя. Абсолютная постановка вопроса Дидро звучит так: должен ли актер переживать то, что он изображает, или его игра является высшим «обезьянством», подражанием идеальному образцу? Вопрос о внутреннем состоянии актера во время сценической игры — центральный узел всей проблемы. Должен или не должен актер переживать роли? Этот вопрос подвергался серьезным обсуждениям, причем в самой постановке вопроса предполагалось, что он допускает единое решение. Между тем уже Дидро знал, противополагая игру двух актрис — Клерон и Дюмениль, что они являются представительницами двух различных и одинаково возможных, хотя и противоположных в известном смысле, систем актерской игры. В той новой постановке вопроса, о которой мы говорим, парадокс и заключенное в нем противоречие находят разрешение в историческом подходе к психологии актера.
По прекрасным словам Дидро, «прежде чем произнести: «Вы плачете, Заира» или «Вы останетесь там, дочь моя», — актер долго прислушивается к себе, прислушивается и в тот момент, когда потрясает вас, и весь его талант не в том, чтобы чувствовать, как вы думаете, но в том, чтобы тончайшим образом передать внешние знаки чувства и тем обмануть вас. Крики его скорби отчетливо обозначены в его слухе, жесты его отчаянья запечатлены в его памяти и были предварительно выучены перед зеркалом. Он знает с совершенной точностью, в какой момент вынуть платок и когда у него потекут слезы. Ждите их при определенном слове, на определенном слоге, не раньше и не позднее. Этот дрожащий голос, эти обрывающиеся слова, эти придушенные или протяжные звуки, содрогающие тело, подкосившиеся колени, обмороки, бурные вспышки — все это чистейшее подражание, заранее вытверженный урок, патетическая гримаса, великолепное «обезьянство» (Д. Дидро, 1936, с. 576 — 577). Все страсти актера и их выражение, как говорит Дидро, входят составной частью в систему декламации, они подчинены некоему закону единства, они определенным образом подобраны и гармонически размещены.
В сущности в парадоксе Дидро смешаны две очень близко стоящие друг к другу и все же вполне не сливающиеся вещи. Во-первых, Дидро имеет в виду сверхличный, идеальный характер тех страстей, которые передает со сцены актер. Это идеализированные страсти и движения души, они не натуральные, жизненные чувствования того или иного актера, они искусственны, они созданы творческой силой человека и в такой же мере должны рассматриваться в качестве искусственных созданий, как роман, соната или статуя. Благодаря этому они по содержанию отличаются от соответствующих чувствований самого актера. «Гладиатор древности, — говорит Дидро, — подобно великому актеру, и великий актер, подобно античному гладиатору, умирают не так, как умирают в постели. Они должны изобразить перед нами иную смерть, чтобы нам понравиться, и зритель чувствует, что голая правда движения, не приукрашенная, была бы мелкой, противоречила бы поэзии целого» (там же, с. 581).
Не только с точки зрения содержания, но и со стороны формальных связей и сцеплений, определяющих их протекание, чувства актера отличаются от реальных жизненных чувств. «Но очень хочется рассказать вам, — говорит Дидро, — в качестве примера, как актер и его жена, ненавидевшие друг друга, вели в театре сцену нежных и страстных любовников. Никогда еще оба актера не казались такими сильными в своих ролях, не вызывали со сцены такого долгого рукоплескания партера и лож. Десятки раз прерывали мы эту сцену аплодисментами и криками восхищения. Это в третьем явлении IV акта мольеровской «Любовной досады» (там же, с. 586). И дальше Дидро приводит диалог актера и актрисы, который он называет двойной сценой, сценой любовников и сценой супругов. Сцена любовного объяснения сплетается здесь со сценой семейной ссоры, и в этом сплетении Дидро видит лучшее доказательство своей правоты (там же, с. 586 — 588).
Как уже сказано, воззрение Дидро опирается на факты, и в этом его сила, его непреходящее значение для будущей научной теории актерского творчества. Но существуют и факты обратного характера, которые, впрочем, ни в малой степени не опровергают Дидро. Эти факты заключаются в том, что реально существует и другая система игры и другая природа художественных переживаний актера на сцене. И доказательством является, если взять пример близкий, вся сценическая практика школы Станиславского.
Это противоречие, не разрешимое для абстрактной психологии при метафизической постановке вопроса, получает возможность разрешения, если подойти к нему с диалектической точки зрения.
Мы уже говорили, что новое течение ставит проблему актерской психологии как проблему конкретной психологии. Не вечные и неизменные законы природы актерских переживаний на сцене, но исторические законы различных форм и систем театральной игры становятся в данном случае руководящим указанием для исследователя. Поэтому в опровержении парадокса Дидро, которое мы находим у многих психологов, вес еще сказывается попытка решить вопрос в абсолютной плоскости, безотносительно к исторической конкретной форме того театра, психологию которого мы рассматриваем. Между тем основной предпосылкой всякого исторически направленного исследования в этой области является идея, что психология актера выражает общественную идеологию его эпохи и что она так же менялась в процессе исторического развития человека, как менялись внешние формы театра, его стиль и содержание. Психология актера театра Станиславского в гораздо большей степени отличается от психологии актера эпохи Софокла, чем современное здание отличается от античного амфитеатра.
Психология актера есть историческая и классовая, а не биологическая категория. В одном этом положении выражена центральная для всех новых исследований мысль, определяющая подход к конкретной психологии актера. Следовательно, не биологические закономерности определяют в первую очередь характер сценических переживаний актера. Эти переживания составляют часть сложной деятельности художественного творчества, имеющего определенную общественную, классовую функцию, исторически обусловленную всем состоянием духовного развития эпохи и класса, и, следовательно, законы сцепления страстей, законы преломления и сплетения чувств роли с чувствами актера должны быть разрешены раньше всего в плане исторической, а не натуралистической (биологической) психологии. Только после этого разрешения может возникнуть вопрос о том, как с точки зрения биологических закономерностей психики возможна та или иная историческая форма актерской игры.
Таким образом, не природа человеческих страстей определяет непосредственно переживания актера на сцене, она лишь содержит в себе возможности возникновения многих, самых разнообразных и изменчивых форм сценического воплощения художественных образов.
Вместе с признанием исторической природы интересующей нас проблемы мы приходим к выводу, что перед нами проблема, в двойном отношении опирающаяся на социологические предпосылки в изучении театра.
Во-первых, как всякое конкретное психическое явление, игра актера представляет собой часть социально-психологической действительности, которая раньше всего должна быть изучена и определена в составе того целого, к которому она принадлежит. Нужно выявить функцию сценической игры в данную эпоху для данного класса, основные тенденции, от которых зависит воздействие актера на зрителя, и, следовательно, определить социальную природу той театральной формы, в составе которой данные сценические переживания получают конкретное объяснение.
Во-вторых, признавая исторический характер этой проблемы, мы вместе с тем, касаясь переживаний актера, начинаем говорить не столько об индивидуально-психологическом, сколько о социально-психологическом контексте, в который они включены. Переживания актера, по счастливому немецкому выражению, — это не столько чувство «я», сколько чувство «мы». Актер создает на сцене безличные чувствования, чувства или эмоции, становящиеся эмоциями всего театрального зала. До того как они стали предметом актерского воплощения, они получили литературное оформление, они носились в воздухе, в общественном сознании.
Тоска чеховских «Трех сестер», воссоздаваемая на сцене артистами Художественного театра, становится эмоцией всего зала, потому что она в широкой степени была кристаллизованным оформлением настроений больших общественных кругов, для которых ее сценическое выражение являлось как бы средством осознания и художественного преломления самих себя.
В свете высказанных положений становится ясно значение актерских признаний о своей игре.
Первое, к чему мы приходим, — установление ограниченного значения этого материала. Признание актера в своих чувствованиях, данные его актерского самонаблюдения и самочувствия не теряют, с этой точки зрения, огромного значения в изучении психологии актера, но перестают быть единственным и универсальным источником суждения о ее природе. Они показывают, как актер осознает собственные эмоции, в каком отношении к строю его личности они стоят, но они не раскрывают нам природы этих эмоций во всей ее действительной полноте. Перед ними только частичный фактический материал, освещающий проблему в одном только разрезе — в разрезе самосознания актера. Для того чтобы извлечь из такого материала все его научное значение, мы должны понять представленную в нем часть в системе целого. Мы должны понять психологию того или иного актера во всей его конкретной исторической и социальной обусловленности, тогда нам станет ясной и понятной закономерная связь между данной формой сценического переживания и тем социальным содержанием, которое через это актерское переживание передается в зрительный зал.
Нельзя забывать, что эмоции актера, поскольку они являются фактом искусства, выходят за пределы его личности, составляют часть эмоционального диалога между актером и публикой. Эмоции актера испытывают то, что Ф. Полан удачно назвал «счастливой трансформацией чувств». Они становятся понятными, лишь будучи включены в более широкую социально-психологическую систему, часть которой они составляют. В этом смысле нельзя отрывать характер сценического переживания актера, взятый с формальной стороны, от того конкретного содержания, которое составляется из содержания сценического образа, отношения, интереса к этому образу, из социально-психологического значения, из той функции, которую выполняет в данном случае актерское переживание. Скажем, переживания актера, стремящегося осмеять известный строй психологических и бытовых образов, и актера, стремящегося дать апологию тех же самых образов, естественно, будут различны.
Здесь мы подходим вплотную к чрезвычайно важному психологическому моменту, невыясненность которого давала, по нашему мнению, повод к ряду недоразумений в интересующей нас проблеме. Например, большинство писавших о системе Станиславского отождествляли эту систему в ее психологической части с теми стилистическими задачами, которые она первоначально обслуживала, иначе говоря, отождествляли систему Станиславского с его театральной практикой. Правда, всякая театральная практика является конкретным выражением данной системы, но не исчерпывает всего содержания системы, которая может иметь еще много других конкретных выражений; театральная практика не передает системы во всей ее широте. Шаг к отделению системы от ее конкретного выражения был сделан Е. Б. Вахтанговым, стилистические устремления которого так резко отличны от первоначального натурализма Художественного театра и который тем не менее осознавал собственную систему как применение к новым стилистическим задачам основных идей Станиславского.
Это можно показать на примере работы Вахтангова над постановкой «Принцессы Турандот». Желая передать со сцены не просто содержание сказки, но свое современное отношение к этой сказке, свою иронию, улыбку «по адресу трагического содержания сказки», Вахтангов создает новое содержание пьесы.
Замечательный случай рассказывает Б. Е. Захава из истории постановки этой пьесы: «На первых репетициях Вахтангов пользовался следующим приемом. Он предложил исполнителям играть не роли, указанные текстом пьесы, а итальянских актеров, играющих эти роли… Он предлагает, например, актрисе, исполняющей роль Адельмы, играть не Адельму, а итальянскую актрису, играющую Адельму. Он фантазирует на тему, будто бы она жена директора труппы и любовница премьера, что на ней рваные туфли, что они ей велики и при ходьбе отстают от пяток, шлепают по полу и т. д. Другая актриса, играющая Зелиму, оказывается лентяйкой, которой не хочется играть, чего она совсем не скрывает от публики (спать хочется)» (1930, с. 143 — 144).
Мы видим, таким образом, что Вахтангов изменяет непосредственно данное ему содержание пьесы, но в форме ее выявления он опирается на тот же самый фундамент, который заложен в системе Станиславского: Станиславский учил находить на сцене правду чувств, внутреннее оправдание всякой сценической форме поведения.
«Внутреннее оправдание, — говорит Захава, — основное требование Станиславского, остается по-прежнему одним из основных требований Вахтангова, но только самое содержание этих чувств у Вахтангова совершенно иное, чем у Станиславского… Пусть чувства стали теперь иными, пусть они требуют иных театральных выразительных средств, но правда этих чувств как была, так и будет всегда неизменно основой той почвы, на которой только и могут произрастать цветы настоящего большого искусства» (там же, с, 133).
Мы видим, как внутренняя техника Станиславского, его душевный натурализм становятся на службу совершенно иным стилистическим задачам, в известном смысле противоположным тем, которые они обслуживали в самом начале развития. Мы видим, как определенное содержание диктует новую театральную форму, как система оказывается гораздо более широкой, чем данное ее конкретное применение.
Поэтому признания актеров о своей игре, особенно суммарные признания, составленные из обобщений собственного и притом очень разнообразного опыта, не учитывающие всего того содержания, формой воплощения которого является актерская эмоция, неспособны сами по себе объяснить свой характер и свою природу. Надо выйти за пределы непосредственного актерского переживания, для того чтобы его объяснить. Этот подлинный и замечательный парадокс всей психологии до сих пор еще, к сожалению, недостаточно усвоен рядом направлений. Для того чтобы объяснить и понять переживание, надо выйти за его пределы, надо на минуту забыть о нем, отвлечься от него.
То же самое верно и в отношении психологии актера. Если бы переживание актера было замкнутым целым, самим в себе существующим миром, тогда естественно было бы искать законы, управляющие им, исключительно в его сфере, в анализе его состава, тщательном описании его рельефа. Но если переживание актера тем и отличается от каждодневного житейского переживания, что оно составляет часть совсем иной системы, то его объяснение надо искать в законах построения последней.
Мы хотели бы в заключение коротко наметить то превращение, которое испытывает в новой психологии старый парадокс об актере. Мы еще далеки при современном состоянии нашей науки от решения этого парадокса, но мы уже близки к его правильной постановке в качестве подлинно научной проблемы. Как мы видели, сущность вопроса, который казался парадоксальным всем писавшим о нем, заключается в отношении искусственно созданной эмоции роли к реальной, жизненной, естественной эмоции актера, играющего роль. Нам думается, что разрешение этого вопроса возможно, если учесть два момента, одинаково важных для его правильного истолкования.
Первый заключается в том, что Станиславский выражает в известном положении о непроизвольности чувства. Чувству нельзя приказывать, говорит Станиславский. У нас нет непосредственной власти над чувством такого характера, как над движением или над ассоциативным процессом. Но если чувство «нельзя вызвать… произвольно и непосредственно, то его можно выманить, обратившись к тому, что более подвластно пашей власти, к представлениям» (Л. Я. Гуревич, 1927, с. 58). И действительно, все современные психофизиологические исследования эмоций показывают, что путь к овладению эмоциями и, следовательно, путь произвольного вызова и искусственного создания новых эмоций не основывается на непосредственном вмешательстве нашей воли в сферу чувствовании, как это имеет место в области мышления и движения.
Этот путь гораздо более извилистый и, как правильно говорит Станиславский, более похожий на выманивание, чем на прямое вызывание нужного нам чувства. Только косвенно, создавая сложную систему представлений, понятий и образов, в состав которых входит и известная эмоция, мы можем вызвать и нужные чувства и тем самым придать своеобразный психологический колорит всей данной системе в целом и ее внешнему выражению. « Чувства эти, — говорит Станиславский, — не совсем те, которые переживаются актером в жизни» (там же). Это скорее чувства и понятия, которые очищены от всего лишнего, обобщены, лишены своего беспредметного характера.
По правильному выражению Л. Я. Гуревич, если они прошли через процесс художественного оформления, они по ряду признаков отличаются от соответственных жизненных эмоций. В этом смысле мы согласны с Гуревич, что разрешение вопроса, как это обычно бывает в очень упорных и длительных спорах, «лежит не посередине между двумя крайностями, а в другой плоскости, позволяющей видеть предмет с новой точки зрения» (там же, с. 62). К этой новой точке зрения обязывают нас как накопившиеся документы по вопросу о сценическом творчестве, свидетельства самих творцов-актеров, так и исследования, произведенные за последнее десятилетие научной психологией (там же, с. 62).
Но это только одна сторона вопроса. Другая заключается в том, что, как только парадокс об актере переносится на почву конкретной психологии, он снимает ряд неразрешимых проблем, которые составляли его содержание прежде, и на их место выдвигает новые, но уже плодотворные, разрешимые и толкающие исследователя на новые пути. С этой точки зрения, не биолого-эстетическому и раз навсегда данному, но конкретно-психологическому и исторически изменчивому объяснению подлежит каждая данная система актерской игры, и вместо раз навсегда данного парадокса об актере всех времен и народов перед нами в историческом аспекте выдвигается ряд исторических парадоксов об актерах данной среды и данной эпохи. Парадокс об актере превращается в исследование исторического развития человеческой эмоции и ее конкретного выражения на различных стадиях общественной жизни.
Психология учит, что эмоции не представляют исключения из остальных проявлений нашей душевной жизни. Как и все другие психические функции, эмоции не остаются в той связи, в которой они даны первоначально в силу биологической организации психики. В процессе общественной жизни чувства развиваются и распадаются эти прежние связи; эмоции вступают в новые отношения с другими элементами душевной жизни, возникают новые системы, новые сплавы психических функций, возникают единства высшего порядка, внутри которых господствуют особые закономерности, взаимозависимости, особые формы связи и движения. Изучить порядок и связь аффектов составляет главную задачу научной психологии, ибо не в эмоциях, взятых в изолированном виде, но в связях, объединяющих эмоции с более сложными психологическими системами, заключается разгадка парадокса об актере. Эта разгадка, как можно предвидеть уже сейчас, приведет исследователей к положению, имеющему фундаментальное значение для всей психологии актера. Переживания актера, его эмоции выступают не как функции его личной душевной жизни, но как явление, имеющее объективный общественный смысл и значение, служащее переходной ступенью от психологии к идеологии.
Собр соч, т VI 1984
02.01.2023
Эта статья о различных типах действующих ролей, таких как Background , Series Regular и т. д.
В зависимости от того, где вы живете и какой актерской работой занимаетесь, разные роли могут различаться. Например, у кино другие роли, чем у телевидения, у которого другие роли, чем у театра. При этом данное руководство должно дать вам базовое представление о различных типах актеров и ролей в каждом из них, плюс 9Советы 0033 о том, как найти пробы на такие роли! Типы актерских ролей на телевидении В целом телевидение — единственное средство массовой информации, имеющее весьма специфические обозначения для системы кредитования актеров. Давайте медленно продвигаться вверх от самого маленького к самому большому определению актерской роли на телевидении:
В общем, получение агента — это самый быстрый и простой способ начать получать роли выступающих в профессиональных телешоу. Вот мой Полное руководство по получению исполняющего обязанности агента . Типы ролей в кино Система кредитования фильма значительно менее структурирована, чем система телевидения:
Если вы хотите найти больше прослушиваний, я настоятельно рекомендую скачать мой бесплатный путеводитель: 6 лучших веб-сайтов по кастингу для новых актеров Типы ролей в театре Вот простая разбивка трех основных типов актерских ролей в театре:
Если вы хотите найти больше прослушиваний, я настоятельно рекомендую скачать мое бесплатное руководство: 6 лучших веб-сайтов по подбору новых актеров Другие типы актерских ролей Есть также несколько других типов актерских ролей, о которых следует знать:
Как узнать, готовы ли вы к актерской роли более высокого уровня В общем, большинство актеров недооценивают себя и годами сдерживаются, думая: «Может быть, когда-нибудь я буду готов к такой роли». Проблема в том, что это означает, что ты позволяешь себе сорваться с крючка. Как? Не заставляя себя выздоравливать как можно быстрее! У меня есть целая статья об этом здесь: Как перестать мешать себе Я рекомендую вам прямо сейчас взглянуть на свое резюме и спросить: «Каков следующий уровень по сравнению с тем, что я сделал до сих пор? " Например, если у вас есть 1-2 роли коллеги, это означает, что вам нужно начать искать роли приглашенных звезд. Именно такое высокоуровневое мышление необходимо, чтобы продолжать развивать свою карьеру и не застрять на месте! 3 цифры, которые должны знать все актеры Знание различных ролей в актерском мастерстве важно, но это всего лишь небольшая часть развития вашей актерской карьеры. Если ваша цель состоит в том, чтобы работать полный рабочий день, вы должны знать эти 3 номера:
Если ваших номеров еще нет, ничего страшного! Конечно, нелегко пройти прослушивание и забронировать так много. Но это реальные, реальные цифры от занятых, работающих актеров кому не просто повезло . Эти занятые, работающие актеры начинали с самого начала – для них самым большим вопросом, крутившимся в их головах в то время, был: Как меня воспринимают всерьез директора по кастингу, если у меня нет хороших кредитов или отснятый материал? И как мне получить титры/отснятый материал, не воспринимая меня всерьез директорами по кастингу? Это классическая актерская ловушка 22. Когда мы изо всех сил пытаемся начать свою карьеру, наш разум может впасть в «режим отчаяния» и начать искать быстрые решения.
Но такие вопросы означают, что вы сосредоточены на Тактике , а не на Стратегии . Подумайте об этом так: стали бы вы испечь торт, случайно засунув в духовку кучу муки, яиц и шоколада? Конечно, нет! Не менее важны то, как вы сочетаете ингредиенты, при какой температуре вы их готовите и как долго. Точно так же важна долгосрочная, хорошо продуманная стратегия , которой вы следуете по мере развития своей актерской карьеры. МНОГО. Вот почему «стратегическое мышление» — один из величайших даров, который вы можете сделать себе как актеру. Итак, сегодня я хочу сделать вам подарок: 3 инструмента, специально разработанных, чтобы помочь вам начать мыслить и использовать стратегически. Эти инструменты уже помогли более чем 14 000 актеров, многие из которых перешли на:
Мой бесплатный Набор инструментов для актера поможет вам ВЗРЫВНО пройти через актерский набор 22, чтобы вы начали получать WAY больше прослушиваний и бронирований каждый месяц: 3 Набор инструментов для актера34
Пришлите мне набор инструментов!
Дальнейшее чтение: |
Вот ваш путеводитель по полному актерскому составу и персонажам «Измены», нового триллера МИ-6 с Чарли Коксом, одного из самых популярных сериалов на Netflix.
Спустя четыре года после того, как его первоначальная работа в «Сорвиголове» была прервана Netflix, дела Чарли Кокса улучшаются: он вернулся в фильмах «Человек-паук: Домой нет» и «Женщина-Халк», и он получает свой собственный сериал MCU с «Сорвиголовой: рождение заново» на Дисней+.
Кроме того, поскольку следующий Джеймс Бонд вряд ли появится раньше 2025 года, он здесь, чтобы удовлетворить вашу страсть к шпионажу с помощью «Измены», нового запутанного триллера о заговоре на Netflix.
Статья продолжается после объявления
Хотя Кокс является хедлайнером шоу, в миксе есть и другие громкие имена — так что вот ваш путеводитель по всем актерам «Измены» и по персонажам, которых они играют.
Содержимое
Treason — это второй большой праздничный релиз Netflix, который выйдет всего через день после The Witcher: Blood Origin, и с момента его выпуска он удобно расположился в десятке лучших на платформе.
Официальный синопсис гласит: «Кажется, что карьера Адама Лоуренса, подготовленная и подготовленная МИ-6, обеспечена. Но когда прошлое настигает его в образе Кары, русской шпионки, с которой у него сложное прошлое, он вынужден подвергать сомнению все и всех в своей жизни.
Статья продолжается после объявления
«Между Карой, Адамом и его женой Мэдди формируются треугольные отношения; три человека, которые пытаются раскрыть секреты друг друга, разобраться в политических и дипломатических отношениях, в то же время цепляясь за свою личную жизнь и тех, кого они любят больше всего».
Ниже вы найдете полное руководство по актерскому составу и персонажам сериала «Измена» на Netflix.
Чарли Кокс играет Адама Лоуренса, оперативника МИ-6, вынужденного занять первое место в агентстве после покушения на жизнь шефа.
«Он высокопоставленный человек, который быстро поднялся по служебной лестнице в МИ-6. У него много интересного с точки зрения его опыта, знаний и харизмы, а также его отношений в агентстве», — сказал он в пресс-релизе.
Статья продолжается после объявления
«Его жизнь во многом идеальна. У него прекрасная семья с дочерью Эллой и сыном Каллумом, а также любящие и здоровые отношения с его женой Мэдди. Затем со временем он узнает о себе, что он очень амбициозен до такой степени, что этот уровень амбиций и то, что он готов сделать, чтобы добиться успеха в своей карьере, становится очень неудобным и противостоящим».
Уна Чаплин играет Мэдди Де Коста в «Измене», жене Адама. Чаплин наиболее известен по роли Талисы Старк в «Игре престолов» и Перлы де лас Дунас в «Кванте милосердия».
Статья продолжается после объявления
«Мэдди глубоко заботлива и обладает огромной способностью любить. Эти качества не часто можно увидеть в персонажах в наши дни, поэтому я чувствую себя очень счастливой, что у меня была возможность учиться и играть кого-то, кем я восхищаюсь таким образом», — сказала она о своем персонаже.
Ольга Куриленко играет Кару Ерзову, российскую шпионку, у которой сложная история с Адамом. Она наиболее известна тем, что также снялась в «Кванте милосердия» в роли Камиллы и надсмотрщика в MCU.
«Они уходят далеко в прошлое и, рискуя спойлерить, у них был роман, хотя это было категорически запрещено их родом деятельности», — пояснил Куриленко.
Статья продолжается после объявления
«Когда мы встречаемся с Карой, все уже позади, но она все еще очень горька по этому поводу. Ей больно, и часто, когда есть боль, есть еще и гнев, и все остается неразрешенным, потому что она не видела его годами.
Подпишитесь на нашу рассылку, чтобы быть в курсе последних новостей о киберспорте, играх и многом другом.
«Она так долго носила в себе эту горечь и гнев. То, как он обращался с ней, нанес ущерб как ее карьере, так и ее эмоциям. У нее много багажа, и она хочет заставить его заплатить, но это оказывается сложнее, чем она думает. Как шпион она должна быть холодной и бесчувственной, но она все еще человек с настоящими чувствами».
Киаран Хайндс играет сэра Мартина Анджелиса, шефа МИ-6, которого чуть не отравили. Он — номинированный на «Оскар» актер, наиболее известный по ролям в фильмах «Белфаст», «Мюнхен» и «Лига справедливости» Зака Снайдера в роли Степного волка.
О работе с Хайндсом Кокс сказал: «Он один из наименее разочаровывающих икон, которых вы могли встретить, и было абсолютным удовольствием работать с ним снова.
«В нем есть авторитет, с которым он приходит на съемочную площадку, но он также такой доступный, дружелюбный и милый. Мне нечего сказать о нем, кроме прекрасных вещей».
Трейси Ифичор играет Деде Александер, оперативника ЦРУ, пути которого пересеклись с Мэдди в начале ее жизни.
Ифичор снялся в роли Аи Аль-Рашид в сериале CW «Первородные», а также в «Куантико», «Легендах завтрашнего дня» и грядущем приквеле «Вонка» с Тимоти Шаламе.
Алекс Кингстон играет Одри Грац в сериале «Измена», члена парламента, которая баллотируется на пост премьер-министра, но оказывается вовлеченной в заговор, лежащий в основе шоу.
Наиболее известна по роли Ривер Сонг в сериале «Доктор Кто», а также по роли Дины Лэнс в сериале «Стрела» канала CW и Сары Бишоп в сериале «Открытие ведьм».
Данила Козловский играет лорда Антона Мельникова, гражданина России, проживающего в Великобритании, который также имеет связи с Кремлем.
У Козловского также были роли в «Хардкорном Генри», «Викингах» и «МакМафии».
Адам Джеймс играет Патрика Гамильтона в «Измене», друга и коллегу Адама по МИ-6.